Что продуктовый исследователь может взять из методики проведения допросов ФБР?

Для исследователя, как и для следователя, важно знать правду — как можно больше правды.

Поэтому мы перевели часть брошюры ФБР про допросы — о том, какие приемы и какой стиль поведения работает на получение информации в ФБР и как проверить ее достоверность, на основании данных множества исследований.

Оказывается, даже в ФБР получить больше информации помогают принятие, сочувствие, искренность и предоставление возможности высказываться в свободной форме.

Многие «мирные» приемы в ведении интервью совпадают с тем, о чем мы говорим на нашем курсе по проведению качественных исследований.

1. Просить описать события в свободной форме, дав четкую инструкцию насчет того, насколько детальным должен быть рассказ и дав пример «утверждения-образца».
2. Проявлять принятие и сочувствия, подстраиваться под рассказ, давать возможность человеку говорить свободно, чтобы поддержать ощущение его субъектности, искренне говорить о непонимании или противоречиях в информации.
3. Возвращаться к рассказу об одной и той же ситуации: это позволяет вспомнить то, что не удалось вспомнить с первого раза.
4. Собирать информацию из косвенных высказываний, а не только прямых вопросов: учитывать те факты, которые человек рассказал, говоря о событии самостоятельно
5. Использовать самораскрытие, сообщая те факты, которые интервьюеру уже известны, с целью показать компетентность интервьюера.
6. Оценивать достоверность высказываний, сопоставляя разные утверждения человека между собой, а также сравнивая эти утверждения с данными из других источников, известными интервьюеру
7. Использовать «тандемное» интервью — когда интервьюеров двое, и они дополняют вопросы друг друга.8.
8. При видеозаписи фиксировать лица всех участников интервью, желательно в одном кадре.

Ниже — перевод главы 3 о методах ведения интервью.

Эмпирические наблюдения показали, что полиция в США регулярно использует неэффективные методы проведения допросов, которые либо уменьшают объем получаемой информации, либо побуждают субъектов [свидетелей, потерпевших и подозреваемых] к предоставлению неверной информации [1,2]. Наиболее распространенной ошибкой является проведение интервью в виде серии точечных вопросов.

Когнитивное интервью — это метод интервьюирования потерпевших, свидетелей и подозреваемых, который увеличивает объем информации, полученной с минимальным снижением точности. Он основан на научных принципах социальной динамики, памяти и межличностных отношениях [5]. Хотя первоначально он был разработан для опросов жертв и свидетелей, этот метод доказал свою эффективность и в отношении подозреваемых [6–9; для обзоров, см 10–12; и для мета-анализа, см 13, 14; также см 15]. Исследования, описанные в обзорах, отражают и контролируемые лабораторные эксперименты, и исследования на местах с участием подозреваемых, потерпевших и свидетелей реальных преступлений [7, 16, 17].

Когнитивное интервью было разработано для улучшения социальной динамики между интервьюером и субъектом, мыслительных процессов обоих, и общения между ними. Социальная динамика между интервьюером и субъектом улучшается благодаря тому, что интервьюер с самого начала обмена устанавливает контакт и поддерживает его. Процесс когнитивной обработки улучшается из-за осознания того, что когнитивные способности людей ограничены, из-за поощрения восстановления контекста критического события, из-за интервьюирования таким образом, чтобы признать, что воспоминания хранятся и всплывают снова уникально для каждого человека и из-за предоставления многочисленных и разнообразных возможностей для восстановления памяти. Угадывание и реагирование с точки зрения скриптов, а не реальных воспоминаний со стороны субъекта не приветствуется. Коммуникация улучшается благодаря побуждению со стороны интервьюера к более подробному изложению фактов, благодаря описанию человеком воспоминаний с точки зрения того, как он помнит события, а не интерпретирует их (например, описывая чей-то рост как «выше меня», а не с точки зрения дюймов) и, в некоторых случаях, благодаря созданию новых возможностей для общения, таких как зарисовка картинки или показ в форме конкретных действий.

В когнитивном интервью субъекту предписывается играть активную роль, а не ждать, когда будут задавать вопросы, чего большинство людей и делает в таких ситуациях. Субъекта просят о свободном рассказе о событии или проблеме, вызывающей беспокойство. Интервьюер может дать соответствующие указания, если он хочет знать больше о деталях события. Интервьюер также может привести пример («утверждение-образец»), который считается более эффективным методом [18, 19]. Если начинать со свободного рассказа, то интервьюер может глубже понять произошедшее и узнать о тех аспектах события, о которых он ранее не знал. Свободный рассказ также укрепляет ощущение субъектности человека, которое важно при сборе информации [20].

Помимо того, что интервьюер просит предоставить полную информацию, он не прерывает беседу до тех пор, пока субъект не закончит изложение своей версии. Цель заключается в том, чтобы дать субъекту возможность в максимально возможной степени вспомнить о случившемся; перерывы будут лишь препятствовать этому процессу. Субъекту также рекомендуется не гадать о том, чего он не знает, но свободно признавать пробелы в памяти. Это позволяет избежать избыточной настроенности человека на то, что от него хочет интервьюер, и стремления добавить недостающие детали в свой рассказ, и отражает тот факт, что память о конкретном событии хрупкая и неполная [21]. После того, как человек изложил свою версию событий, интервьюер может попросить субъекта вновь вспомнить историю, закрывая глаза или глядя на пустую стену, чтобы уменьшить помехи памяти. Интервьюер может помочь восстановить контекст события, прося субъекта мысленно вернуться в то время и место. Интервьюер помогает в этом, предлагая субъекту подумать о физическом окружении, времени суток, шумах, запахах, температуре вокруг него и о тех эмоциях, которые он мог чувствовать. Обеспечение соответствия между исходным контекстом, в котором произошло событие (когда воспоминания были закодированы) и тем, когда событие вспоминается, называется контекстным восстановлением [22, 23]. Это может быть особенно эффективно, если информация о событии преподносится заново после некоторой задержки [24].

Было показано, что попытки вспомнить событие несколько раз дают дополнительную информацию, которую люди обычно не вспоминают с первого раза [25, 26]. Таким образом, интервьюер может также попросить пересказать историю таким образом, чтобы вызвать дополнительные воспоминания. Например, интервьюер может попросить, чтобы субъект описал событие в обратном порядке, с конца истории к ее началу, или он может попросить описать событие с другой точки зрения, например, с точки зрения другого человека, который сыграл определенную роль. Учитывая, что память является ассоциативной [27], вдумчивый интервьюер будет предоставлять множество способов извлечения дополнительных воспоминаний без наводящих вопросов или предоставления информации, которая может привести к ложным воспоминаниям, и таким образом, чтобы избежать воспроизведения схемы событий [28–30], то есть, описания сценариев, описывающих обычный ход события, а не его деталей, уникальных для конкретного случая (Примечание З).

Когнитивное интервью не является набором инструкций: самостоятельный выбор соответствующих инструментов когнитивного интервью является одной из профессиональных черт хорошего интервьюера. Продолжительность интервью может быть сокращена за счет исключения некоторых более трудоемких методов, таких, как множественные мнемоники поиска, возможно, с незначительными или нулевыми потерями информации [31–33]. Интервью может быть эффективно расширенно путем обращения к респонденту с просьбой связаться с интервьюером, если после окончания интервью он вспомнит больше деталей и дополнительной информации [5]. Набор письменных инструкций, с помощью которых человек может самостоятельно проводить когнитивное интервью (самоуправляемое интервью или SAI), доступен в случаях, когда не хватает времени или ресурсов для интервьюирования нескольких человек о конкретном событии [34].

Исследователи в Великобритании проанализировали аудио- и видеозаписи допросов 29 британских осужденных, подозреваемых в терроризме, чтобы понять, какое поведение со стороны интервьюеров и подозреваемых привело к тому, что подозреваемые предоставили полезную информацию [20, 35, 36]. Это были многочисленные интервью, которые составили более 600 часов полевых допросов. Интервьюеры демонстрировали различные методы проведения интервью, соответственно, результаты допросов различались. Таким образом, исследователи смогли определить, какое поведение интервьюера привело к получению информации, а какое — нет, и какое поведение подозреваемого было связано с получением информации, а какое — нет. Поведение, наблюдаемое в интервью, кодировалось по двум основным категориям: «хорошее» и «плохое» применение стратегий мотивационного интервью.

Анализ показал, что взаимодействие дознавателя и задержанного можно описать двумя межличностными кругами (адаптивным и дезадаптивным) по двум измерениям — оси «Сотрудничество — Конфронтация» и оси «Капитуляция — Контроль» (как показано на рис. 2; точную версию см. [20, стр. 418]).

Таким образом, любой отдельный «фрагмент» имел адаптивный (например, «ответственный, устанавливает повестку дня») и дезадаптивный (например, «требовательный, жесткий») вариант. Поведение в пределах одного и того же октанта круга статистически сильно коррелировалось (например, «ответственный и задает повестку дня» и «поддержка и общение»), в то время как поведение, которое находилось в противоположных сегментах круга, коррелировало в меньшей степени (например, «ответственный, устанавливает повестку дня» и «смиренный и ищущий руководства»).

Количество собранных полезных сведений и доказательств измерялось с точки зрения способности совершить преступление, возможности, мотива и подробностей о местонахождении людей, действиях и времени, связанных с преступлением. Было обнаружено, что как интервьюеры, так и подозреваемые проявляют преимущественно адаптивное поведение. Общая последовательность поведения интервьюеров заключалась в том, чтобы начать с советов (например, объяснение юридических предостережений), затем оказать поддержку (проверки состояния здоровья, открытые вопросы, поощрение), а затем быть честными и откровенными (открыто давать обратную связь по поводу противоречивой информацию в ответах и прямых вопросов о вине). Адаптивное поведение допрашивающего вызывало адаптивное поведение подозреваемого (что, в свою очередь, увеличивало выход и уменьшало поведение контр-допроса). Дезадаптивное поведение допрашивающего приводило к дезадаптивному поведению подозреваемого (что снизило результативность и увеличило поведение контр-допроса). Последний эффект был особенно негативным. Аналогичные результаты были получены при анализе выборки из 33 полевых допросов, проведенных в Кандагаре, Афганистан и Басре, Ирак. Опять же, дезадаптивное поведение со стороны допрашивающего привело к дезадаптивному поведению со стороны субъектов, в том числе к тому, что испытуемые вообще отказывались говорить [37].

Моделирование структурного уравнения [20] продемонстрировало сложную взаимосвязь между адаптивным и дезадаптивным поведением и объемом информации. Адаптивное поведение интервьюера не повлияло на объем получаемой информации, а дезадаптивное поведение интервьюера значительно снизило её объем. И напротив, существовала сильная связь между адаптивным поведением подозреваемого и увеличенным объемом информации, а также между дезадаптивным поведением подозреваемого и пониженным объемом информации. Адаптивное поведение подозреваемых было усилено адаптивным поведением интервьюеров, а дезадаптивное поведение подозреваемых было усилено неадекватным поведением интервьюеров. Удивительно, но у интервьюера наблюдалась тенденция к адаптивному поведению в ответ на дезадаптивное поведение подозреваемых, хотя, как и ожидалось, дезадаптивное поведение интервьюера уменьшало адаптивное поведение подозреваемых. Стили интервьюирования косвенно влияли на объем получаемой информации: адаптивное поведение интервьюера усиливало адаптивное поведение подозреваемого, которое увеличивало объем информации, а дезадаптивное поведение интервьюера уменьшало адаптивное поведение подозреваемого, которое снижало объем информации. В целом, следует отметить, что менее компетентное интервьюирование имело более негативные последствия (снижение объема информации), чем интервью, проводившееся компетентно.

Как уже отмечалось, поведение интервьюера, мотивирующее к сотрудничеству (проявление принятия и сочувствия, подстраивание под повествование подозреваемого, пробуждение заинтересованности и поощрение чувства самостоятельности со стороны подозреваемого) оказало наибольшее прямое влияние на получение информации. Оказалось, что приемы, мотивирующие к сотрудничеству, увеличивают объем получаемой информации как напрямую, так и косвенно за счет улучшения качества адаптивного интервьюирования, а также за счет уменьшения количества дезадаптивных интервью. Эти методы также увеличили количество подозреваемых с положительным поведением, но не повлияли на подозреваемых с негативным поведением. Модель показала, что единственный способ уменьшить дезадаптивное поведение подозреваемых — это уменьшить дезадаптивную реакцию интервьюера.

Метод Шарффа, разработанный исследователями из Гетеборгского университета, является примером сбора разведывательной информации, основанной на представлении о различных точках зрения [38].

Исследование было смоделировано на основе историй о следователе Второй мировой войны Ханнсе-Иоахиме Шарффе (1907–1992) [39]. Несмотря на то, что Шарфф не учился специально ведению допросов, его мастерство было признано в первую очередь потому, что его собеседники сообщали о том, что у них были «дружеские беседы», а не допросы. Анализируя различные источники, описывающие метод Шарффа [39, 40, 41], исследовательская группа определила и протестировала четыре приема, которые имели основополагающее значение для его успеха:

(1) быть дружелюбным и разговорчивым, а не принуждающим;

(2) задавать мало вопросов и вместо этого предлагать рассказать поподробнее;

(3) использовать повествование, чтобы показать, что следователь уже много знает или может предположить,
и

(4) собирать новую информацию, не задавая прямых вопросов, а используя как косвенные, так и прямые подтверждения и / или опровержения.

Эта тактика основывалась на том, что Шарфф занимался поиском возможностей совладания с тремя основными стратегиями контр-допроса, которые заключенные использовали для сопротивления следователю:

(1) говорить мало,

(2) выяснить, что хочет узнать следователь, а затем не сообщать ему ничего об этом, и

(З) раскрытие только той информации, которую, по мнению подозреваемого, следователь уже знает.

Был проведен ряд исследований с использованием экспериментального сценария, когда участники исследования получили общую и конкретную информацию о планах (имитируемой) террористической группировки взорвать торговый центр. Некоторая часть этой информации была заранее известна интервьюеру. Во время интервью субъекты были мотивированы на соблюдение баланса между предоставлением слишком малого и слишком большого количества информации. Техника Шарфа отличается от эффективной стратегии «открытого» интервью и стратегии интервью «с прямыми вопросами». Каждое интервью анализировалось на предмет того, в какой степени субъект раскрывает информацию во время интервью, а также сколько информации на самом деле, по мнению испытуемого, он предоставил.

Сравнение техники Шарффа со стратегией «открытых вопросов» не выявило никаких различий в объеме полученной информации [42]; однако сравнение с техникой «прямых вопросов» продемонстрировали, что больше информации было получено с помощью метода Шарффа [43–47]. Кроме того, метод Шарффа последовательно приводит к тому, что субъекты думают, что они раскрыли меньше информации, чем они действительно это сделали, и полагая, что у интервьюера было больше информации, чем у них. Напротив, использование техники «прямых вопросов» привело к тому, что испытуемые полагали, что они раскрыли больше информации, чем они сделали это на самом деле, и полагали, что у интервьюера меньше информации, чем у них. Техника Шарффа также доказала свою эффективность в отношении как сопротивляющихся, так и неустойчивых субъектов, а также в отношении субъектов, которые имеют либо много информации, либо мало [43–46].

Было доказано, что многие научно обоснованные методы эффективного допроса включают в себя принятие возможности другой точки зрения (использование доверительного контакта, межкультурного общения, использование непредвиденных вопросов для обнаружения обмана, обнаружение обмана относительно будущих намерений и техника Шарффа). Стратегический подход к использованию доказательств (SUE) также включает предположение о различных точках зрения [48–49; для мета-анализа см. 50]. SUE является частью новых научных исследований, посвященных различиям психологических процессов тех, кто врет и тех, кто говорит правду (в отличие от акцента на открытое поведение), а также стратегическому интервью (в отличие от методов обнаружения лжи с помощью ответов «да» или «нет», как с полиграфом).

Методика SUE состоит из четырех принципов:

• Восприятие подозреваемым доказательств: подозреваемые в совершении преступления особенно склонны выдвигать гипотезы о том, что у них будут спрашивать на допросе в полиции [51]. В частности, подозреваемый попытается угадать, какие доказательства есть у следователя.
• Стратегии контр-допроса: как виновные, так и невиновные подозреваемые пытаются убедить интервьюера, что они невиновны, но они используют различные стратегии [52]. Лжецы, вероятно, разработают план или стратегию перед допросом [51] и будут избегать раскрытия информации [53]. Если они не могут избежать раскрытия информации, они будут отрицать [51]. Невиновные подозреваемые вряд ли будут планировать или разрабатывать стратегию; они дадут полный и правдивый рассказ, скорее всего потому, что они верят, что они заслуживают того, чтобы им верили, и из-за иллюзии транспарентности, то есть, что их невиновность «просвечивается» [54].
• Устные ответы подозреваемого могут содержать два признака обмана. Первый признак — это несоответствия показаний подозреваемого доказательствам, имеющимся у интервьюера. Второй признак — это несогласованность между собой разных утверждений подозреваемого, которая возникают, когда подозреваемый меняет свои показания, чтобы привести их в соответствие с представленными ему доказательствами. Несоответствия в показаниях более вероятны, если интервьюер раскрывает каждую часть доказательств постепенно с использованием матрицы структуры доказательств [56].
• Интервьюер исходит из точки зрения подозреваемого: он может попытаться посмотреть глазами подозреваемого на то, как подозреваемый воспринимает доказательства против него, каковы могут быть его стратегии контр-допроса и как он будет реагировать на доказательства в том виде, в каком они представлены.

SUE исходит из того, что эти принципы работают вместе: восприятие подозреваемым доказательств повлияет на его выбор стратегии контр-допроса, а стратегия контр-допроса будет проявляться в том, что подозреваемый говорит [57]. Если интервьюер понимает это (принимая во внимание точку зрения субъекта), он может лучше спланировать интервью. Например, интервьюер может подумать, что подозреваемый знает о доказательствах A и B, но не знает о C. Затем интервьюер предскажет, что подозреваемый будет свободно говорить о A и B, но не о C. Сосредоточение внимания на С скорее всего приведет к несоответствию показаний и доказательств (индикатор того, что подозреваемый лжет) или к согласованности изложения фактов (индикатор того, что подозреваемый говорит правду).

Методика SUE оказалась успешной в выявлении сигналов обмана в экспериментальных исследованиях с одиночными подозреваемыми [58] и c небольшими группами подозреваемых [59], а также с участниками исследований, лгущих о их прошлых действиях [60] или их будущих намерений [61]. Было доказано, что методика эффективно сопротивляется контрмерам [63]. Многочисленные исследования показали, что восприятие убедительности доказательств является важным фактором для сознающихся лиц [64, 65]: стратегическое использование таких доказательств является мощной тактикой влияния. SUE — это не просто метод выявления обмана; это метод стратегического интервьюирования и максимального использования доказательств или информации для получения дополнительных доказательств или информации (Примечание 4).

Существуют культурные различия в том, как люди разговаривают друг с другом, которые могут сильно повлиять на интервью или допрос. Опрос следователей и интервьюеров из 10 стран показал, что следователи сообщают о том, что чаще допрашивают лиц из их собственных стран [66]. Большая часть исследований в этой области была сосредоточена на вербальном обмене мнениями во время переговоров [например, 67–72], с меньшим анализом допросов [например, 73]. Очевидно, что интервью — это не переговоры, но эффективные стратегии, тактики влияния, психологические процессы, лежащие в основе, в значительной степени пересекаются. Первостепенное значение как для собеседований, так и для переговоров имеют взаимность [74], т точка зрения [75] и доверие [76–78]. Распространенные недоразумения, возникающие в разных культурах при кризисных переговорах, скорее всего, связаны с ошибочным восприятием построения доверительного контакта и обязательной взаимности, с ролевыми различиями и полномочиями, с проблемами чести, с участием третьих сторон и использованием логики, рациональности и ультиматумов [68]. Многие из этих вопросов относятся к интервью и допросам.

Исследователи из Великобритании и Европейского Союза [79; см. также 80] выявили четыре области недопонимания в межкультурном общении в ходе социальных встреч, следственных интервью и полицейских переговоров [81–83], которые могут происходить и в ходе интервью:

• Ориентационный диалог (светская беседа) — это то, с чего начинается обмен мнениями, хотя некоторые аспекты светской беседы могут продолжаться на протяжении всего разговора. Существуют культурные различия в ожидании светской беседы: немцы, например, ожидают меньше светской беседы, чем англичане [84].
• Реляционный диалог затрагивает такие вопросы, как личная репутация, идентичность и социальная принадлежность. Культуры различаются по тому, как они оценивают социальные группы и отдельных людей. Представители некоторых культур описывают события линейно, начиная с краткого описания обстановки, а затем продолжая рассказом, который разворачивается в хронологическом порядке. Представители других культур с большей вероятностью будут участвовать в совместном диалоге, ожидая обратной связи от слушателя, включая информацию о прошлом, социальных отношениях, а иногда даже об истории участников повествования [85].
• Хотя часто считается, что сочувствие является универсальным средством в взаимоотношениях и в построении доверия [86, 87], изучение 27 видеозаписей допросов голландской полиции, 12 из которых — с голландскими подозреваемыми и 15 — с марокканскими подозреваемыми, показало, что подозреваемые из Марокко отвечали негативно, отказываясь предоставлять информацию, когда полиция проявляет доброту и сочувствие; для этих подозреваемых запугивание (ультиматум), направленное на друзей и / или семью, давало больший эффект [88, см. также 89].
• Диалог для решения проблем: представителями западных культур проблемы решаются путем аргументации и убеждения, указывая на наличие и отсутствие доказательств и выявляя несоответствия [90]; на Западе «время — деньги» [91]. Это не характерно для представителей культур Среднего и Дальнего Востока, где аргументы и доказательства вторичны по отношению к выстраиванию отношений [92–95], сопереживанию и связям [96–99], внимательности и эмоциям [100], а также поддержанию «лица» [101].
• Резолюция: при закрытии подозреваемый может сопротивляться любому решению, поскольку это может означать потерю лица или предоставление информации, которая может его изобличить. Лицо — это «заявленное человеком ощущение положительного образа в контексте социального взаимодействия» [102, с. 398]. Для некоторых это важнее, чем решение проблемы или раскрытие информации.

Доказано, что на эффективность полицейской тактики влияют культурные факторы. Когда голландские студенты колледжей (оба родителя которых родились в Нидерландах, считается культурой с низким уровнем контекста) были опрошены опытными интервьюерами голландской полицейской академии после инсценировки преступления, тактика рационального убеждения (аргументы и логика) оказалась эффективной для получения признания. Однако, когда родители учащихся родились в ряде не западных стран (включая Турцию, Марокко, Индонезию, Армению, Азербайджан и Ирак, все они считались культурами высокого контекста), они были добры (дружелюбны и полезны) и активно слушали, что увеличивало вероятность вызвать признание, а рациональная тактика убеждения фактически уменьшила число случаев признания [103].

Исследования и теоретические разработки в области переговоров происходили в основном в США, Европе и других англоязычных странах, и лишь около 2% выборок, на которых основаны современные теории, были взяты из стран Ближнего Востока, Латинской Америки и Африки [105]. Отчасти для устранения этого несоответствия международная группа исследователей [94] изучила 60-минутные переговоры по дисконтному рынку между членами сообщества из США и Египта. Задача переговоров по дисконтному рынку [106] — это двусторонние переговоры между застройщиком, который планирует открыть торговый центр, и крупным розничным продавцом, который заинтересован в открытии магазина в торговом центре, которому необходимо сдать в субаренду пространство для этого. Эта задача дает обеим сторонам возможность проявить творческий подход и найти решения, которые будут отвечать их интересам. Она носит комплексный характер [107] в том смысле, что каждый участник переговоров должен выйти за рамки того фактора, по которому он не согласен (субаренда), чтобы найти способы удовлетворения интересов друг друга. Анализ был сосредоточен на изучении языковых путей между участниками переговоров, которые позволили им достичь творческих соглашений, с использованием программы Pennebaker Linguistic Inquiry and Word Count (LIWC [108]) — программное обеспечение, дополненное словарем чести, закодированным для поощрения достойного поведения и сигнализирующим, что переговорщик добродетелен (соблюдает кодексы верности, честности и добросовестности). Как и предполагалось, переговоры были истолкованы американскими переговорщиками как рациональный обмен мнениями, при котором люди должны отделять человека от задачи, тогда как для египетских переговорщиков задача заключалась в человеке. Использование рациональных переговоров было полезно для творческих соглашений в США, но вредно в Египте. Язык, связанный с честью и моральной неприкосновенностью, был полезен для творческих соглашений в Египте, но не в США. Язык, который способствовал творческим соглашениям в США, на самом деле имел неприятные последствия и препятствовал соглашениям в Египте [94].

Передача информации через третью сторону увеличивает риск потери части этой информации [109–113]. Разговор на иностранном языке также требует когнитивных способностей [114–116], и говорящие, по-видимому, испытывают меньше эмоций при использовании второго языка по сравнению с использованием своего собственного языка [117–119]. И более высокая когнитивная нагрузка, и меньшее количество эмоций могут мешать общению и социальной динамике между интервьюером и субъектом [например, 120]; можно ожидать, что повышенная когнитивная нагрузка [121] также затруднит обнаружение ложных утверждений [115, 122, 123]. Однако исследования по вопросу об использовании устных переводчиков в клинических условиях показали, что переводчик может также выступать в качестве консультанта по вопросам культуры, защитника интересов сообщества или даже ко-терапевта [124–127], и что присутствие устного переводчика не влияет негативно на терапевтический альянс (см. выше). В ходе имитационных допросов опрошенные лица, которые правдиво говорили или лгали через переводчика о своей нынешней профессии, сообщали, что присутствие устного переводчика никак не влияло на их отношения с интервьюером [122].

Интервью с переводчиками из органов сбора разведданных [128, 129] и правоохранительных органов [130, 131] указывают на то, что переводчики считают, что их роль заключается не только в дословном переводе; по словам двух переводчиков ФБР:

Анализ видеоматериалов десяти последовательных допросов с переводом, проведенных в изоляторе длительного содержания Министерства обороны в Афганистане в 2011 году, позволил получить подробную информацию о взаимоотношениях между следователем, переводчиком и задержанным [132]. Допросы под наблюдением проводились примерно в середине более продолжительной серии допросов с задержанным, который, как считалось, обладал значительным интеллектом. Во время допросов помощь оказывали два переводчика, каждый из которых говорил на языке субъекта, но только в качестве второго языка. Видеозаписи были переведены и расшифрованы в безопасном месте, и вся идентифицирующая информация была удалена до того, как расшифровки были переданы исследовательской группе.

Анализ данных был сосредоточен на влиянии переводчика на получение информации. Варианты поведения переводчика кодировались как «смысл» (когда перевод передавал смысл, если не точное слово оригинального высказывания), «пропуски» (упущение важной информации), «ложная беглость» (использование слов или фраз, которые не существуют в языке, на который переводят), «замена» (замена слова или фразы другим словом или фразой с другим значением), и «добавление» (добавление слова или фразы). Переводчики иногда добавляли комментарии, которые первоначально не были произнесены следователем или задержанным (закодированные как «смена ролей»). Было установлено, что приблизительно 7% речи допрашивающих были направлены на развитие взаимопонимания с задержанным (в рамках взаимоотношений [133]), в первую очередь в начале и в конце каждого допроса. Переводчики задавали задержанному больше уточняющих вопросов, чем следователю. Основная часть перевода была закодирована как «смысл» (от 54% до 85% всех сделанных заявлений). «Смена ролей» и «пропуски» имели место лишь в 7% случаев [132]. В целом следователи оказывали относительно незначительное влияние на получение информации.

Экспериментальные данные о влиянии переводчиков на способность интервьюера распознавать достоверность данных неоднозначны. Иногда сообщается о предвзятом отношении к лицам, говорящим на других языках, считая, что они лгут чаще, чем носители этого языка [134, 135], но не всегда [136, 137]. Экспериментальный анализ британских, китайских, арабских, корейских, латиноамериканских и урду лжецов и говорящих правду показал, что лжецы не менее подробны, чем носители английского языка, когда они говорят через переводчика [122]; поскольку говорящие правду обычно предоставляют больше подробностей, чем лжецы [138, 139], этот вывод указывает на то, что разговор через переводчика может скрыть признаки обмана. Однако в одном исследовании участников из Китая, Кореи и Латинской Америки попросили предоставить правдивый отчет или историю прикрытия инсценированного криминального сценария, сначала в хронологическом порядке, а затем в обратном. Метод обратного порядка выявил признаки обмана, когда участники говорят через переводчика, но не когда они говорят на английском (на неродном для них языке) [141].

Исследования подтверждают мнение о том, что групповой подход к анализу разведывательных данных, который применяется до проведения допроса и одновременно с долгосрочным допросом, является более эффективным, если он осуществляется в рамках многопрофильной группы [142–150]. В целом небольшие группы создают возможности для разделения труда и могут быть более эффективными по сравнению с индивидуальной работой. Небольшие группы, как правило, более эффективны в решении проблем и принятии решений, отдельные лица в среднем в рамках группы, отчасти потому, что группа может опираться на более разнообразный набор знаний и навыков [обзоры см. 151–159]. Ключевыми условиями, способствующими эффективной коллективной работе, являются: (i) взаимозависимость членов и стабильность членского состава; (ii) имеет ли группа четкую и убедительную цель; (iii) поддерживает ли структура группы выполнение задачи и поддерживает ли она групповые нормы; (iv) работает ли группа в рамках организационной структуры, обеспечивающей вознаграждение, информацию, профессиональную подготовку и материальные ресурсы, и (v) доступ к тренеру, который является экспертом, доступен и помогает группе сосредоточиться на эффективных процессах решения задач [160, 161]. Группы, работающие в динамичных и быстро меняющихся условиях, более эффективны, если они осуществляют совместную подготовку [162–166].

Тандемное интервью, при котором присутствуют два интервьюера [167], является обычным явлением в правоохранительной среде, но обычно зависит от того, может ли другой сотрудник присутствовать на допросе [168]. Одно из исследований по вопросу об относительной эффективности тандемного интервью по сравнению с индивидуальным интервью в условиях имитации допроса показало, что тандемные интервьюеры достигли лучших результатов интервью, включая снижение когнитивной нагрузки, проявили больше внимания к информации, относящейся к проблеме (например, сюжетным подсказкам), более широко использовали открытые вопросы [169]. Дальнейшие эксперименты по изучению воздействия тандемных интервью на установление доверительного контакта носили неоднозначный характер, показывая пагубный эффект в одном случае [169] и отсутствие воздействия в двух других [170–171].

С 2003 года количество американских штатов, в которых сотрудники правоохранительных органов обязаны регистрировать в электронной форме некоторые или все беседы с подозреваемыми, содержащимися под стражей, увеличилось с двух до как минимум 22 [172]. 22 мая 2014 года Министерство юстиции США объявило о существенном изменении своей политики, создав презумпцию, что ФБР, Управление по борьбе с наркотиками, Бюро по борьбе с алкоголем, табаком, огнестрельным оружием и взрывчатыми веществами, и Служба маршалов США будет записывать в электронном виде свои беседы с лицами, содержащимися под стражей [173].

Аргументы в пользу этой практики, которые выдвигались еще в 1930-х годах [174–177], включали необходимость хорошей записи судебных заседаний [178–181], устранение различий в восприятии или предвзятых предубеждений [178, 182], в том числе различия в интерпретации утверждений [183]; предотвращение неправомерных действий полиции; сокращение количества и продолжительности ходатайств о сокрытии признательных показаний; и обеспечение того, чтобы суть предупреждения Миранды не была проигнорирована при представлении подозреваемым [178, 184–187]. Кроме того, присяжные все чаще считают неправдоподобным тот факт, что было трудно сделать видеозапись, и делают вывод о том, что причиной того, что запись не велась, было сокрытие некоторых аспектов разбирательства [178, 181, 188]. Важным фактором в пользу видео- или аудиозаписи является то, что она освобождает следователя от ведения записи, что отвлекает [178, 181], позволяет другим лицам пересматривать допрос [178, 179] и может использоваться для предоставления стенограммы судебного заседания.

Нет никаких доказательств того, что видео- или аудиозаписи влияют на сотрудничество или признания [189], и полицейские органы, применяющие видеозапись допросов, сообщили о том, что почти во всех случаях такое изменение носит позитивный характер [179, 190].

Предвзятость точки зрения камеры (camera perspective bias): более двух десятилетий исследований показали, что, если камера фокусируется только на подозреваемом, визуальное присутствие подозреваемого позволяет наблюдателям сделать вывод о том, что самообвиняющие заявления в значительной степени являются добровольными, а не следствием давления со стороны допрашивающего, независимо от реальности ситуации [191–196]. Одним из способов исправления смещения точки зрения камеры является расположение камеры таким образом, чтобы профили подозреваемого и допрашивающего были одинаково видны. Не рекомендуется показывать оба изображения на разделенном экране, поскольку исследования показали, что перспектива с двумя камерами, как и перспектива с подозрительным фокусом, приводит к относительно низкой эффективности в отношении точного определения того, является ли признание истинным или ложным [181].